«ЗОЛОТАЯ МАСКА» газета фестиваля № 13 (4)/2007 ( (11-14 апреля)

ПЕТР СЕМАК

ЛИР – «Король Лир»

Малый драматический театр – театр Европы, Санкт-Петербург

Как Вам кажется, почему все актеры мечтают сыграть пьесы Шекспира?

Потому что они настоящие, правдивые. И это страшная правда жизни. Когда читаешь Шекспира, вершить каждому слову. Хотя возникают и вопросы. Меня все спрашивают: « Ну зачем же Лир начал делить королевство?» И пробуют убедить, что Лир сошел с ума. И никто не анализирует моего героя логикой одиночества, отчаяния. Это совершенно иное состояние. Лир выделяется из своего окружения. Что с ним такое? Действительно ли он сошел с ума? Или он второй князь Мышкин? Это какая-то другая логика. Но она привлекает людей. Миллионы читают его пьесы, тысячи актеров хотят их играть. Шекспир остается одним из величайших драматургов. Вот факт.

Лир любит своих дочерей?

Естественно.

Тогда почему он делает им больно?

Да потому что любит сильно, поэтому и делает больно. В любви вообще очень много эгоизма. Такова человеческая природа. И Лир хочет владеть чувствами своих дочерей.

      Корделия никого не может больше любить, кроме него, И он не понимает, что всегда так быть не может. Для него большой удар – слова Корделии, даже не слова, а тон, с которым она отвечает ему при всех, в самый ответственный момент. И тогда он понимает, что его дочь изменилась.

Вы оправдываете Лира?

Естественно. Если бы я его осуждал, то и играть не смог. Он почти Ромео в своем одиночестве, в своей  старости. И эта потребность испытать потерю, отказаться от всего. В Шекспире это очень мощно.

Спектакль изменился от момента премьеры до сегодняшнего дня?

Да, он все время меняется. И будет меняться.

Для вас есть еще загадка в этой пьесе?

Это даже не загадка, а, скорее всего, вопрос: « случится сегодня или нет?» Я говорю о силе перевоплощения. В какой степени это удастся сделать на конкретном спектакле. И это должно случаться в долю секунды, сыграть такое невозможно.

Вы уже играли «Короля Лира» в Москве, как принимала публика?

Ужасно хорошо.

А есть какая-то специфика у московской публики?

Те три спектакля, которые мы играли в Москве, были очень трудными, потому что все были наслышаны о репетициях, и так долго длилось ожидание. Самый трудный зал – это публика, пришедшая в ожидании того, что ее сейчас будут удивлять. Я вымотался ужасно за эти три спектакля. Я так не уставал ни в Милан, где мы играли восемь спектаклей подряд, ни в Лондоне, где играли семь. Вот и вся разница.

В какой раз вас номинируют на «Маску»?

В третий.

Уже пора с юмором к этому относиться.

Да я так и отношусь (смеется).

Вам вообще важны премии?

Да нет, конечно. Наверное, это интересно в начале жизни – получить какую-то награду, Или в конце, когда уже ничего ждать не приходится. А в моем возрасте надо философски к этому относиться. Конечно, почетно быть в номинации. Но все равно, это так субъективно. В действительности все определяет зритель: посещаемостью и восприятием спектакля.

А чье мнение вам важно?

Есть круг людей, к которым я прислушиваюсь. И дорого всегда, когда непосредственно во время спектакля со зрителем устанавливается контакт, не обязательно аплодисменты или какие-то бурные реакции.  Дороже всего – тишина, которая аж звенит, а все остальное… Ужас нашей процессии, как сказала Алла Демидова, в том, что это «рисунки или домик на песке, которые смывает волна». А в памяти остаются, прежде всего, интонации, голоса актеров.

Кого из шекспировских персонажей вам бы хотелось сыграть?

Отелло, а лучше всего я сыграл бы Ромео. Но не дадут мне. Не дадут.