На конец августа театр-фестиваль "Балтийский дом" в рамках проекта "Лаборатория современной драмы" объявил пред-премьеру спектакля "Жизнь Ильи Ильича" по пьесе Михаила Угарова "Смерть Ильи Ильича". Пьеса по мотивам романа Гончарова "Обломов" к этому моменту уже стала "хитом" прошлого московского театрального сезона: ее поставили во МХАТе, Центре драматургии и режиссуры под руководством А.Казанцева и М.Рощина и в Театре имени Р.Симонова. В Питере на угаровскую пьесу замахнулся сравнительно молодой режиссер Игорь Коняев - к этому времени уже лауреат "Золотой маски" и Госпремии как соавтор Льва Додина по работе над "Московским хором" Петрушевской в Малом драматическом и, похоже, лучший из его учеников. И, хотя это уже далеко не первый коняевский самостоятельный проект, но именно теперь, после неожиданно обрушившегося на коммунальную сагу звездопада премий, всех стало остро интересовать, что же получится, если убрать из этого тандема Мастера. Причем в данном случае чистота эксперимента усугубилась тем, что большинство нынешних соавторов Коняева, как правило, входили в постановочную команду Додина: Алексей Порай-Кошиц (на данный момент уже не работающий в МДТ) как художник, и Михаил Александров как музыкальный руководитель. В тех же ролях они выступили и на сей раз.

Начало работы над новым проектом было каким-то торопливо-суетным: в первых числах еще заключали договора, а на последние уже назначили пред-премьеру. Мода новая пошла по театрам: мол, поскольку не премьера, а пред, ну, что-то вроде генеральной репетиции на зрителе, то и судить строго не стоит, что не получилось, никто не виноват. Репетиций - как в "чесовой" антрепризе - месяц, "звездный" актерский набор - Петр Семак (Обломов), Михаил Вассербаум (Штольц), Дмитрий Воробьев (Доктор) - из разных театров. Да еще и разрекламированную пред-премьеру, как выяснилось по ходу дела, решили отменить, но - только для прессы. Спектакль-то состоялся, хоть пресс-служба и сообщила всем, что его нет.

Программка принесла новые неожиданности: актерский состав изменился. Штольца играл балтдомовец Валерий Соловьев, а Доктора - сам Игорь Коняев. Хорошо хоть, что в роли Обломова сохранился Петр Семак. Один из лучших питерских актеров, который с равным успехом способен сыграть на публике что-нибудь и из "Гамлета", и из "Поваренной книги" - конечно, был супер. Обломов в его трактовке оказывался, действительно, человеком последовательным и фигурой цельной. Какая уж тут обломовщина, просто апатией страдал, есть такая болезнь, а посему любил поспать, много кушал и мало двигался. Друг его Штольц (Валерий Соловьев) расшевелить пытался, а надо было показать доктору, тот прописал бы витамины для поднятия тонуса или клизму ежедневную, может, все бы и повернулось по-другому. Его первая любовь Ольга Ильинская (Елена Ушакова) получилась вся такая эстетная и прекрасная, словно древнегреческая статуя, выводящая сложные вокальные рулады, холодно и умно рассуждающая. Пара ей, конечно, Штольц, тут и думать нечего. А любовь вторая - Пшеницына (Регина Лялейките), напротив, подчеркнуто бабистая, не в смысле пожухлости, а в смысле женственности. По-домашнему уютная, пышущая материнским теплом женщина. Штольц, негодующий на Обломова, погрязшего в жизненной обыденности, выглядел просто идиотом, не понимающим простых вещей: кому холод мрамора подавай, а кому тепло дома по душе. В финале же, когда Обломов оказывался в огромном стеклянном шкафу в позе то ли арлекина, то ли святого, короче, режиссер пытался вывести бытовое действие к бытийному смыслу, то что-то явно не склеивалось. История получалась по-человечески простая и понятная: жил человек, были у него надежды, стремления и чаяния, но пошлая обыденность жизни поглотила его, и он умер от апатии.

Однако с течением действия становилось ясно, что спектакль "раскачивает" внутреннее неравновесие: актеры разных школ вместе не "сыгрывались". Петр Семак, Игорь Коняев и, отчасти, Регина Лялейките большинство сценического времени существовали в жанре так называемого театра гиперреализма, остальные же - театра масок-характеров. Константин Анисимов (Захар, слуга) виртуозно "вел" сцену утреннего умывания хозяина, но это уж была, скорее, комедия дель арте или даже серия комических гегов, в которых ему подыгрывал Петр Семак (Обломов). А стажер Академии молодых певцов Мариинского театра Елена Ушакова (Ильинская) вообще стояла отдельным номером. Причем буквально. Она была хороша собой, отлично пела, но, в остальном, лишь подавала реплики, оставляя возможность "свите" "играть королеву", что и приходилось делать ее партнерам.

Теперь о режиссерской концепции. "Весь мир - больница, а люди в ней - пациенты", пожалуй, ее можно озвучить так. Сцена вся в белом - от больничных занавесей до шести кроватей и одного рояля (до поры до времени тоже прикрытого белым чехлом), наверху - шесть круглых белых же плафонов. Кстати, персонажей тоже шестеро. На одной из кроватей почти что все время возлежал сам Обломов. Все события, герои крутились вокруг него, казалось, что он то ли вспоминает давно произошедшее, то ли воображает несуществующее в реальности. Этим, кстати, можно оправдать и "масочность" окружающих его персонажей: их образы рождаются в его болезненном воображении. А в финале, после его смерти, оказывалось, что у всех персонажей в этой больничной палате есть своя койка, которую каждый и занимал.

Стоит напомнить, что пять лет назад учитель Игоря Коняева Лев Додин уже поставил спектакль с подобной режиссерской концепцией. Действие оперы Чайковского "Пиковая дама" было перенесено в Обуховскую лечебницу. В постановочную бригаду спектакля - ко-продукции трех театров - Амстердама, Флоренции и парижской Оперы Бастий - входили сценограф Давид Боровский и драматург Михаил Стронин. "Герман на своей больничной койке вспоминает и как бы заново переживает, проигрывает в воображении те события, которые его сюда привели, и под конец сходит с ума окончательно", - описывал действие рецензент Дмитрий Морозов. "Герман у Додина никакой не романтический герой, даже не игрок, но прежде всего пациент. Страсть к Лизе, страсть к игре, равно как и тайна трех карт, - все это всего лишь фантомы больного воображения. Грань между бредом и реальностью в спектакле настолько эфемерна, что порой начинает казаться, будто все персонажи спектакля либо пациенты этой больницы, либо готовы ими стать. А там уж и рукой подать до вывода: вся Россия - Обуховская больница".

Ничего странного в том, что ученик использует режиссерские идеи своего учителя, - нет. Школа на то и школа, чтобы перенимать у своих учителей то, чему они могут научить. Другое дело, что Додин, даже отсутствуя в афише, присутствует в главном - в режиссерском решении спектакля. Только вот у Додина получился спектакль о безумии мира, а у Коняева - об апатии Обломова. Есть некоторая разница в масштабе. Конечно, Коняев рискнул поставить спектакль за месяц, что в додинском театре невозможно в принципе. Его режиссерская конструкция, думаю, прежде всего, в силу отсутствия должного количества репетиционного времени, часто наполняется не "течением жизни", а комедийными гегами. Схема, которая уже вычитывается в спектакле, еще не оживает. Угаровский текст, во втором акте, особенно, актерами часто просто проговаривается. Скорее всего, с течением времени эти недостатки исчезнут.